- Сделай это, - шепчет L. - Накажи меня, возьми меня, владей мной.
Он подается вперед, Рюдзаки приподнимает бедра и, не нуждаясь в дальнейших поощрениях, Лайт закидывает ноги любовника на плечи и грубо врывается в него, наслаждаясь тем, как веки L сначала сжимаются, а затем распахиваются от возбуждения и боли. L издает вопль, потом ещё один – наслаждение мгновенно охватывает их, и Лайт не ждет, не может ждать, чтобы начать трахать его. Он снова входит в тело L, на этот раз проникая гораздо глубже. Тот выгибается и шипит. Лайт приподнимает его бедра.
- Пожалуйста, - дрожь, - Ками. Пожалуйста, Ками.
- Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя до крови? - спрашивает Лайт, вращая бедрами и погружаясь в L настолько глубоко, насколько это возможно. - Скажи это.
L не колеблется.
- Мне нужно это, - говорит, он, сжимая кулаки. – Я хочу, чтобы ты заставил меня истекать кровью, трахни меня, Ками, Ками…
Лайт прижимает его руки к кровати и трахает его, резко, быстро, пока L не начинает стонать при каждом толчке. L съеживается и кричит, его глаза зажмурены так сильно, что Лайт представляет себе, как они взрываются в своих глазницах, как кровь заливает простыни. Ему приходится поцеловать L, чтобы не кончить сразу.
- Скажи мне, - говорит он в рот L, когда пальцы того зарываются в его волосы. - Скажи мне, как ты умрешь для меня.
Тело L выгибается и отрывается от кровати.
- Скажи мне, - говорит Лайт, шире раздвигая ноги L, - как ты будешь поклоняться мне.
- Я хочу умереть в тебе, - говорит L, обхватывая ногами спину юноши, - В твоих руках, чтобы ты смотрел на меня, и мои кости сминались под твоими руками, и моя кровь была в тебе… Ками…
- Да, - говорит Лайт, ведя рукой по ягодице L, - да, я здесь, скажи мне.
- Я хочу, чтобы ты убил меня, чтобы ты порезал меня, - говорит L, его член трется живот юноши. Он стонет. – Убей меня, заставь меня истекать кровью, сделай меня своим…. Ками…, - и желание в его голосе заставляет Лайта застонать.
- Я так и сделаю, - говорит он, входя сильнее, чувствуя, как напрягается его тело, и безуспешно пытаясь противостоять этому. – Я хочу – я.
- Скажи мне, - L почти рыдает, - ты нужен мне, позволь мне, прикажи сделать что-нибудь.
И Лайт кончает от выражения на лице L, чувствуя, как его член погружается в эту жаждущую и горячую тесноту, и L – Лайт дергается, и кричит, и слепо трахает L, кончая глубоко внутри него, между его разведенными бедрами; и его любовник стонет, открываясь ему, пот и сперма текут по его животу, его мышцы обхватывают член Лайта. И это так хорошо, и Лайт замирает, и что-то в его груди сжимается, не дает вдохнуть, его глаза распахиваются, он пристально смотрит в глаза детектива, и кончает, кончает, думая: «L, ты принадлежишь мне, ты мой, L, ты мой навсегда, живой или мертвый, всегда», и это лучшее из всего, что он когда-либо чувствовал, власть, триумф и торжество текут по его венам.
Он все ещё кончает, выскальзывая из темноволосого и опуская его ноги, трется о живот L, смешивая их сперму, желая чего-то большего, чего угодно. Одной рукой он вцепляется в волосы Рюдзаки и глубоко целует его. Тот всхлипывает и резко двигается ему навстречу, руки обхватывают ягодицы юноши, чтобы сжать их и притянуть его ближе.
- Ты сделаешь всё, - шепчет он L.
- Всё, - задыхаясь, соглашается Рюдзаки. И Лайт повторяет про себя, словно мантру, назови мне своё имя, имя.
Он открывает рот, чтобы заговорить, но нечто в его груди сжимается сильнее, и он лишь глубже целует L, тянется, чтобы коснуться его, провести рукой по его заднице, бедрам, которые он так хорошо изучил за десять дней.
- Скажи мне, - просит L, его голос звучит глухо и удовлетворенно - теплое, хрипловатое мурлыканье покорности, - как ты хочешь, чтобы я поклонялся тебе, Ками.
И Лайт внезапно точно знает, чего он хочет, и чувствует, как вспыхивают искры в его глазах. L напряженно наблюдает за ним, между их телами нет ни промежутка, и Лайт привык к клаустрофобии L, к ногам, обхватывающим его бедра - к его спутанным волосам, липнущим к Лайту, когда они спят.
Лайт неожиданно отодвигается от уютной, хоть и липкой от спермы груди L, и запускает руку под матрац.
- Ты и не думал, что я знаю, - бормочет он, доставая нож, не слишком изобретательно спрятанный Рюдзаки. Лезвие отливает серебром в его ладони. Оно небольшое, остро заточенное, идеально подходит для обороны. Лайт думает о том, что он мог бы использовать его каждую ночь, когда L, ошибочно думая, что из них двоих бодрствует только он, осторожно кладет руку на бедро Лайта и обнимает его. L прерывисто втягивает воздух и тянется к ножу, его веки трепещут.
- Да, - говорит он. - Да, Ками.
Лайт едва не кончает снова от ноток почтения и ужаса в голосе детектива.
Он наклоняется и проводит губами по животу L, мягко вкладывая нож в его ладонь.
- Вырежи мое имя здесь, - шепчет он. - Как знак преданности Богу.
L задыхается, дрожит и кивает, его рука блуждает по спине юноши и ложится на плечо. Другая берет нож и замирает над пупком. Пот и лезвие блестят на фоне бледной кожи.
- Покайся, - говорит Лайт, зарываясь носом в мягкие волосы, покрывающие низ живота L. - Исповедуйся и покайся в своих грехах передо мной.
L тянется вниз, берет в ладони лицо юноши и откидывается на подушки, открывая длинную, красивую шею.
- Ты возьмешь мой грех? – бормочет глаза.
- Да, - отвечает Лайт, поворачивая голову и прижимаясь губами к внутренней стороне тонкого запястья L. - Если ты заслужишь прощение. – Его рот скользит вверх по гладкой колонне шеи детектива. Правой рукой он накрывает левую руку L, обхватывая пальцы, удерживающие нож.
Пальцы L на его щеке кажутся теплыми и невесомыми, как лучи солнечного света. L вовлекает его в медленный поцелуй.
- Прости мне, - говорит он, когда поцелуй прерывается. Лайт пристально смотрит вниз в его глаза - они темны и бездонны: колодцы горя и печали, и жажды, и опасения, и покорности. Его волосы, взмокшие от пота, прилипли к шее и подушке, в кои-то веки покорившиcь законам гравитации. Лайт склоняется и целует его в висок.
- Что ты хочешь, чтобы я простил тебе? – говорит он, подводя кончик ножа к центру плоского живота L.
L дрожит, его кожа красиво подрагивает под ребром лезвия. Он поглаживает ладонью щеку юноши.
- Лицемерие, - он говорит, его взгляд устремлен на Лайта. - Грех того, что я был счастлив.
- Счастлив… - повторяет Лайт, и думает, имеет ли L в виду, что он…
- Если, отдохнув, Кира возьмет новую жертву, - шепчет L, - я почувствую ужас и разочарование, но буду счастлив.
Он притягивает к себе голову Лайта и целует его в подбородок.
-…, потому что, если бы Кира убил, если бы он оставался свободным…, у меня был бы шанс найти тебя… - голос L затихает, и он снова дрожит. Лайт легко целует его в губы.
- Ты раскаиваешься? - спрашивает он. L не сводит с него глаз.
- Да, Ками, - шепчет он.
- Я прощаю тебя, - говорит Лайт. Рука L движется под его ладонью, крепче сжимает нож. L издает резкое шипение, и маленькая тонкая линия вычерчивается справа, на верхней части его живота. Первый удар.
Лайт склоняется и смотрит на единственное темно-красное украшение на бледной коже, яркое, как чернила на бумаге. Лезвие вновь вонзается в кожу, достаточно глубоко, чтобы нанести порез, но не настолько, чтобы оставить шрам.
Лайт хочет, чтобы остался шрам.
- Снова, - говорит он, его голос глух, и жажда обладать распростертым под ним телом вновь пронзает его. Глаза L широко распахнуты, полны страха, но он покорно трогает кончиком ножа всё тот же кровавый след и рассекает кожу – на сей раз всё его тело конвульсивно содрогается, и Лайт поднимает нож, подносит лезвие к губам, сжимая рукой руку L на рукоятке, и чувствует привкус холодной стали, обжигающей меди и соли.
Ошеломленный L смотрит, как Лайт касается языком металлического края ножа - Лайт слышит тихий шепот возбуждения, и ему требуется всего секунда, чтобы понять, что шепчет L, а не он сам.
- Исповедуйся, - говорит юноша, когда вновь обретает способность произнести хоть звук. Он хочет коснуться ртом живота L, слизывать кровь прямо с его тела, он хочет поглотить его, выпить его, насладиться им.
Хочет, но заставляет себя подождать.
Пальцы L дрожат на рукоятке, но он справляется с этой дрожью. Лайт гладит тыльную сторону руки L, успокаивающе и ободряюще одновременно.
- Прости меня, - бормочет L.
- Гордыня обуяла тебя, - говорит Лайт и, опуская нож к торсу L, прокладывает вереницу поцелуев по груди L, туда, где на коже расползается «чернильное» пятно.
- Я сожалею, - выдыхает L, выгибаясь навстречу дразнящему давлению ножа.
- Покажи мне, как ты раскаиваешься, - приказывает Лайт, и L, подавляя всхлип, позволяет ножу погрузиться в свою плоть.
Лайт ведет его руку так, что нож скользит поперек груди, и смотрит, как края кожи расходятся, и кровь собирается в порезе и струится по телу L, вливаясь в ручейки, текущие из того, первого пореза, стекает вниз по животу, туда, где кожа такая мягкая, где его мышцы сокращаются и плоть скрывается под потоком алой жидкости.
У Лайта снова стоит. Зрачки L расширены - его свободная рука прижата к боку, тело напряжено – сжатые кулаки, пальцы на ногах, втянутый пресс, касающийся тела Лайта. Его живот истекает кровью, яркий, теплый, липкий.
- Исповедуйся, - говорит Лайт. Ему не терпится нанести еще один удар, не терпится настолько, что он забывает вытереть лезвие. Отстраненно он отмечает, что дыхание L тут же сбивается, он чувствует, что тело детектива содрогается в попытке расслабиться. Он поглаживает бедро L.
- Я боролся с тобой, - говорит L, прерывисто дыша, - Я стоял на твоем пути, я - я пытался не следовать за тобой.
Лайт наклоняется, целует его в губы, затем в щеку.
- Ты всегда следовал за мной, - говорит он, потому что это - правда. Тепло и умиротворение поднимаются в нем, нечто, сокрытое глубоко в его груди, покой, который стал мягко-тревожным от пристального взгляда L.
- И я прощаю тебя, - говорит Лайт, и второй символ пересекает торс L выше пупка - один, два, три, четыре удара, край ножа, впивающийся в грудь, рассекающий и рвущий кожу - L дрожит, его дыхание снова сбивается, но он все еще сохраняет неподвижность под лезвием ножа. Его напряженность, дрожь его мускулов, терпение, с которым он встречает каждый новый порез, разрывают путы, сдерживающие что-то неистовое внутри Лайта, и тот поддается соблазну нагнуться и провести языком по месиву крови и спермы, в которое превратился живот его любовника.
L стонет, его пальцы зарываются в волосы юноши с такой силой, что Лайт всхлипывает во влажную кожу детектива.
- Блядь, блядь, блядь.
- Райто, - шепчет L, - Райто, - и Лайт не пытается поправить его, только потирается о живот детектива, намеренно задевая раны, скользит в крови, чувствуя, как она покрывает его живот, его губы…отчаянно и благодарно принимает поцелуй L.
L всхлипывает, его дыхание прерывается всякий раз, как тело Лайта трется о него, задевая раны. Лайт кусает уголки его рта, нижнюю губу, тонкую, и влажную, и мягкую, от привкуса крови покалывает язык, и Лайт целует L снова и снова, пока желание не становится неуправляемым.
Юноша вновь опускается и проводит языком по линиям на животе L, вниз, поперек, вниз, поперек, вниз, вниз, и по - по канджи его настоящего имени, имени бога Нового Мира, чувствуя, как его пульс ускоряется, и сердце стучит даже в кончиках его пальцев, касающихся кожи L. Он закрывает глаза и представляет, что трахает L позже, когда на этом теле уже появится гладкий шрам, знак его торжества над L, словно вшитый в эту бледную грудь.
Боже, думает он, как прекрасен ты будешь, полностью покорившись.
L задыхается, его член полностью встал, и нож безвольно лежит в его руке. Лайт скользит языком вниз, ниже пупка L, по его животу, касается эрекции, соленой и горькой, с холодным и резким вкусом крови. Он с намеренной медлительностью ласкает языком головку L, наблюдая, как на ее кончике смешиваются кровь и смазка, затем поглаживает раздутую вену. Голова Лайта идет кругом от возбуждения, и триумфа, и желания трахать L снова и снова; вместо этого он дрочит член L и склоняется к его животу, принимая в себя каждый всхлип, каждую судорогу, отдающуюся в его пальцах, которые поглаживают кожу L, и его губах, покрывающих поцелуями вздрагивающий живот.
Да, думает он почти безучастно, да, снова и снова, пока L не достигает оргазма, дрожа и выдыхая его имя - и Лайт резко, в последний раз проводит ножом ниже центра груди кончающего L, оставляя всего один глубокий порез над его пупком, и наклоняется, чтобы насладиться медно-красным, насыщенным вкусом, вкусом благословения и прощения.
День - мешанина секса, и крови, и кожи, и торжества. Он учит L покорности, учит его отдаваться, покоряться растущей в нем потребности в Лайте и позволять этой жажде взять над ним верх, заставляя его умолять о прикосновениях рта Лайта, его рук, его тела. Они промывают раны L в душе – их тела покрыты потом, и спермой, и кровью - и Лайт трахает его у стены, затем несет его в спальню, и трахает в кровати, трахает его много раз, и L просит, умоляет, и Лайт нашептывает ему истории, истории о смерти, что он видел, и смерти, что еще увидит, и L кончает, дрожа, с его именем на губах, и, впиваясь в рот Лайта, сознается в самом сокровенном.
Они трахаются, пока простыни не становятся липкими, и комната не превращается в кавардак: разбросанная одежда, и смятое постельное бельё, и пятна, бросающиеся в глаза тут и там . Они трахаются, пока не обессиливают окончательно, и затем L тянет руку Лайта к его груди и проводит ею по следам ножа на коже, все еще вздрагивая, но успокаиваясь под кончиками пальцев Лайта. Лайт кладет ладонь на живот L. Приоткрыв рот, он целует шею L, и представляет свой член в его теле, представляет, как набухает внутри него, идеально заполняя контуры плоти, и, хотя он полностью истощен, где-то глубоко в нем вновь зарождается искра возбуждения. Он гадает, почему такое происходит только, когда рядом L. Он гадает, пройдет ли эта потребность, когда L умрет. Он гадает, хочет ли L того же.
L медленно обходит комнату, собирая простыни, чтобы начать уборку. Лайт следует за ним по пятам, потому что цепь не дает ему сделать иначе, хотя единственное, чего он действительно хочет сделать, - это лечь и заснуть, затем проснуться и снова трахнуть L. Он воображает, как вновь открывает эти раны, задумывается, заживут ли они к тому моменту. Кожа L все еще воспалена, а порезы влажные и темно-розовые. Они вяло наводят порядок в комнате. Усталые и пресыщенные, они, тем не менее, неизменно держатся в пределах вытянутой руки друг от друга, и это никак не связано ни с цепью, ни с наручниками.
L называет его Ками, и Лайт целует его каждый раз, как слышит это.
Когда, наконец, они отправляются в кровать, уже светает.
Лайту снятся сны богов.
(Ночь)
Он просыпается поздно. Прохлада простыней и зловещая тишина комнаты. Первое, что привлекает его внимание во тьме - легкое дыхание L, едва слышное, если только ты не Лайт, научившийся даже сквозь сон улавливать малейшие звуки, издаваемые детективом.
Юноша поворачивается, и в кои-то веки распахнутые во тьме глаза L не застают его врасплох.
- Я ждал, пока ты проснешься, Райто-кун, - мягко произносит детектив.
Мышцы Лайта по-прежнему сводит от усталости. Он отстраненно отмечает, что никогда в тихом бормотании L не звучало столько напряжения. Юноша проводит рукой по бедру любовника.
- Ты другой, когда спишь, Райто-кун, - говорит L. Он накрывает тело Лайта своим, вытягивается на нем. Порезы должны причинять ему боль, но Рюдзаки не подает виду. Его тело источает уютное тепло, и кажется таким тяжелым и надежным.
- Что ты имеешь в виду? - спрашивает Лайт.
- Когда ты спишь, - объясняет L, - ты ничего не скрываешь.
Он целует Лайта, и тот неожиданно понимает, что детектив впервые проявил хоть какую-то инициативу. Юноша вытягивается под ним в ожидании следующего шага, подавляя желание подмять L под себя, сделать с ним всё, что только взбредет в голову. Тем более, что сейчас L уже должен позволять ему вести себя, как заблагорассудится. L должен доверять ему.
- Когда ты спишь…, - продолжает Рюдзаки. - Ты знаешь, что улыбаешься во сне, Райто-кун?
Его волосы растрепались ото сна и секса. Лунный свет скользит по иероглифам на его груди, и раны чуть светятся в темноте. Тело L - жуткий, призрачный холст, на котором тень бога оставила свой автограф. Лайт улыбается темноволосому, притягивает его к себе, целует. L поддается ему, но затем отстраняется.
- Когда ты спишь, ты улыбаешься своей настоящей улыбкой, - говорит он.
В горле юноши встает ком. Он уже выдал себя с головой. О чем он мог забыть? Что упустил из виду? Неужели L предупреждает его, что он по-прежнему в опасности, что игра продолжается, и он только что потерпел поражение? Теперь, после всего, что случилось? Неужели Рюдзаки думает, что может сделать нечто подобное и остаться в живых? Но -
L тянется к Лайту, берет его лицо в ладони.
- Ягами Лайт, знаешь ли ты, кто ты такой? - спрашивает он.
Лайт моргает.
- Разве ты не сказал мне, - отвечает он, пристально глядя в глаза темноволосому. - Разве сегодня ты не повторял мне это снова и снова? Я - Кира, первый и последний. Я - Бог.
- Нет, - спокойно возражает L. – Это лишь то, чем ты являешься для меня.
Лайт неуклюже ерзает, пытаясь спихнуть с себя детектива, но поза L, никогда еще не лежавшего на Лайте, как сейчас, не допускает ни малейшей возможности для сколько-нибудь грациозных маневров. Он вонзает пятки в кровать под икрами Лайта и уверенно балансирует на животе любовника.
- Рюдзаки, - начинает Лайт.
- Шшш, Райто-кун, - прерывает его детектив. - Жаль, что у нас так мало времени.
- И что это должно означать?
L убирает волосы со лба Лайта. Это приятно, и юноша сомкнул бы веки, если бы не сияние, которое излучают глаза детектива, если бы не выражение этих глаз, уловимое и понятное, даже несмотря на царящую в комнате тьму.
- Остальные вернутся из отпуска утром, - говорит L. - Знаешь, как ты выглядишь, когда расстроен, Райто-кун? - Он гладит волосы юноши. - Твои глаза становятся темными и пустыми, словно нечто забрало из них всю жизнь и оставило только смятение – без какого-либо следа человечности.
Детектив прижимается губами к шее Лайта и замирает на мгновение.
- Интересно, было ли в твоей жизни хоть одно настоящее чувство? - бормочет он.
На долгий миг всё останавливается.
И голос L тих, почти безразличен:
- Что ты сейчас чувствуешь?
После секундного размышления Лайт отвечает:
- Не знаю.
L сворачивается на нем, локти упираются в ребра юноши.
- Я чувствую страх, - бормочет он в грудь Лайту, - и благодарность.
Круговыми движениями Лайт успокаивающе поглаживает спину L снова и снова, хотя едва ли понимает, какой в этом может быть смысл.
- Благодарность? – повторяет он. - За что?
- За то, что я здесь, с тобой - отвечает детектив мягко, с оттенком изумления. Так или иначе я... я не знаю, но это здорово – вопреки всему сделать выбор и позволить себе заботиться о ком-то. Даже если последствия этого выбора в конце концов причинят тебе боль.
Лайт пытается расхохотаться, но из горла вырывается лишь одинокий сухой смешок, окончательно убеждающий его в том, что пора пошевелиться, пора подмять L под себя и заставить его заткнуться.
- Ты сделал правильный выбор, Рюдзаки, - говорит он. – Поклоняться мне, следовать за мной -
- Нет - возражает L. - Интересно, поймешь ли ты когда-либо истину, Ягами Лайт, Райто-кун? - он касается соска Лайта губами, языком. Лайт дрожит. Рюдзаки ласкал его и раньше, но так – никогда…. Так свободно, так небрежно. Это возбуждает. Это беспокоит.
- Ты - не Бог, - говорит детектив. – И ты - не психопат, - он нежно, почти игриво прикусывает сосок Лайта. Юноша хватает ртом воздух и замирает. - Ты даже не, - продолжает L, не обращая внимания на то, как напряглось тело под ним, - слишком убедительный социопат.
- Что ты несёшь, Рюдзаки, - резко говорит Лайт. – Думаешь, все это было шуткой? Думаешь, я хотел произвести на тебя впечатление?
- Шшш, - останавливает его - нет, приказывает ему детектив, и юноша замолкает, глядя на него в упор. "Я мог бы задушить тебя, если бы хотел", - думает он.
- Ты - гений, - продолжает L. Поцелуй между ключиц. - Ты очень привлекателен, тебе нравится хорошо выглядеть, поскольку ты понимаешь, что это помогает манипулировать людьми. - Детектив целует другой сосок, его губы скользят ниже. - Ты ешь пирожки с мясом обеими руками и ненавидишь суши. - Поцелуй в грудь. Вопреки своей воле Лайт вздыхает, чувствуя, как его тело расслабляется. – Тебя раздражают психология и твоя сестра. - Поцелуй в центр живота. - Но ты все равно помогаешь ей с домашними заданиями.
- К чему ты клонишь? - раздраженно спрашивает Лайт. Он не в состоянии унять дрожь, когда L запускает язык ему в пупок.
- Тише, Райто-кун, - бормочет тот в ответ, зависнув над его бедрами, словно огромная стрекоза - ноги и руки упираются в матрас, согнувшись под нелепыми углами. Он смотрит на Лайта неуверенно, словно не может решить, что же делать теперь.
Лайт может столкнуть его и взять инициативу в свои руки. Может, но не делает этого.
- До того, как ты нашел Тетрадь Смерти, тебе, скорее всего, было, - детектив соскальзывает с него, чтобы усесться рядом, и, протянув руку, коснуться плеча Лайта указательным пальцем, - смертельно скучно. – Второй палец присоединяется к первому, но детектив не двигается, просто держит пальцы прижатыми к бицепсу юноши, вероятно, чтобы почувствовать выпуклости мышц и вены под кожей. По какой-то неведомой причине это раздражает Лайта куда больше, чем все, что L успел сделать до этого.
- Все нагоняло на тебя тоску, - говорит L, не сводя с него глаз, - Секс, школа, спорт, рутина. Секс до сих пор нагоняет на тебя тоску, если, конечно, это не вызов твоему самолюбию, или если партнер не находится полностью в твоей власти.
- L, это не -
- Ты хочешь, чтобы твой отец гордился тобой, но тот факт, что он уже гордится, ничего для тебя не значит, - продолжает детектив. - Ты любишь свою семью, но не знаешь точно, почему. Люди быстро раздражают тебя, потому что они так редко бывают логичны, - он целует волосы юноши и устраивается рядом. - Люди, следующие логике, завораживают тебя, но лишь до тех пор, пока ты не решаешь, что положил их на обе лопатки. Затем они становятся такими же скучными, как и остальные.
Он вытягивается на кровати позади Лайта и обвивает его руками. Когда он снова заговаривает, касаясь губами волос юноши, тот чувствует каждый сантиметр тела, прижатого к его спине; ощущает, как они сливаются в одно.
- Когда ты взбешен, - бормочет темноволосый, - ты весь замираешь. С твоего лица стираются все эмоции, а твое тело будто замерзает.
Лайт старается расслабиться в объятиях любовника.
- Ты становишься пустым, - продолжает тот. - Но для меня ты никогда не бываешь более открыт и выразителен, чем в такие моменты.
Лайт не двигается, не моргает, не думает.
- И ещё секс, - L придвигается ближе. - Помимо этого, ты невероятно открыт во время секса, Райто-кун. Я не думаю, что ты осознаешь, насколько. Ты считаешь секс обязанностью, но на деле он нравится тебе больше, чем ты готов признать.
Юноша еле сдерживается, чтобы не фыркнуть, но попытка не остается незамеченной. Детектив двигается позади него.
- Ты зациклен на контроле. Ты любишь оральный секс, потому что он создает иллюзию заботливого любовника, щедрого любовника, любовника, готового дарить, ставящего партнера превыше себя.
- Рюдзаки -
- Но на самом деле, - продолжает L, и шепот ласкает ухо Лайта, как бархат, - тебе нравится полностью контролировать реакции своего партнера. От твоих любовников только и требуется, что полностью подчиниться тебе, отдаться в твои руки. Ничто так не помогает тебе сохранять контроль над своими собственными ощущениями. Это заводит тебя. Это обман. И это заводит тебя ещё больше.
- Ты рехнулся, - глухо отвечает Лайт.
Детектив обнимает юношу, на мгновение сжимая его крепче. Лайт выдыхает. Это кажется ему непривычным, словно за короткий миг он успел разучиться дышать.
- Но тебе нравится, когда тебя касаются, Райто-кун. Ты просто не понимаешь этого.
L проводит ладонью вниз по плечу юноши, запястью, гладит его рёбра. Его пальцы скользят по бедру Лайта, и тот неожиданно вспоминает, как просыпался, чувствуя руку L там, ниже талии… и как L обнимал его, не обнимая.
- Обычно ты вздрагиваешь, когда я касаюсь тебя так, - продолжает темноволосый. - Твоё тело напрягается, как и сейчас, когда моя рука скользит здесь…и здесь, - он проводит кончиками пальцев сначала по ребрам Лайта, а затем от бедра до талии, и кожа юноши начинает покалывать и гореть там, где ее касается рука детектива. - Ты пытаешься отодвинуться.
- Ты ошибаешься, - возражает Ягами. Его голос звучит выше, чем обычно, - Я не -
- Пытаешься, - перебивает L. - Твое тело реагирует на это. На прикосновение. Ты не можешь это контролировать. И ты борешься.
Он наклоняется и прижимается теплыми, приоткрытыми губами к бедру юноши.
Лайт резко отодвигается и садится.
- Прекрати, - рявкает он. - Это смешно, Рюдзаки, если ты что-то хочешь доказать, просто -
L наклоняется, обхватывает пальцами подбородок Лайта и целует его.
Лайт оказывается прижатым к кровати, даже не успев понять, как именно это произошло. Руки L обвиваются вокруг него, и его тело настойчиво прижимается к телу Лайта, теплое, неумолимое. Детектив целует Лайта, все еще удерживая его подбородок, пока пальцы другой руки исследуют живот юноши, все бугорки и впадинки, ласкают каждую чувствительную точку, изучая рисунок его костей, и суставов, и мускулов, как топограф изучает ландшафт. Лайт поёживается, пытается отодвинуться, но L удерживает его на месте, целует глубже, медленнее, и на языке извечный привкус сахара, и Лайт отвечает на поцелуй с той же медлительностью, не осознавая, что происходит. Он не понимает, что стон, который он слышит - его собственный, пока звук не сливается со стоном L, и к своему полному изумлению юноша обнаруживает, что его руки обвились вокруг талии детектива, глаза закрыты, и он целует L, притягивает его ближе, наслаждаясь теплом, которое рождает в нем прерывистое биение сердца L рядом с его собственным.
- Рюдзаки, - бормочет он сквозь поцелуй, не зная, что говорить и делать дальше. – Это…
В голове пустота, и он способен сосредоточиться лишь на том, каким теплым кажется тело L, прижатое к нему, на прикосновении губ, завладевших его губами.
- мило - наконец заканчивает он
L ещё не открыл глаза.
- Райто-кун может быть очаровательным, когда захочет, - мурлыкает он, - это одна из многих вещей, за которые я -
Его глаза неожиданно распахиваются, словно он сказал лишнее.
Лайт пристально смотрит на него.
L тоже не сводит с юноши глаз.
А затем выражение его лица меняется.
Лайт никогда не видел, чтобы глаза детектива были настолько пустыми.
- Райто, - через мгновение произносит он.
От его голоса с кожей Лайта - там, где их тела прижаты друг к другу - происходит то же самое, что и от прикосновения его пальцев. Лайт поднимает руку, его ладонь скользит по чуть угловатому контуру лица L, по гладкой, кое-где липкой от сахара и пота коже. Глаза детектива такие темные и все же такие яркие, а ресницы длиннее, чем Лайт думал раньше - они настолько длинные, что их кончики почти касаются границ запавших впадин над его скулами.
Не давая L отвести взгляд, Лайт обводит одну из них большим пальцем, легко касается посеревшей кожи, ласкает уголки тонких губ. Глаза L, его голос, его руки, его губы выдают его чувства целиком и полностью. Он дрожит под пальцами Лайта, но это не дрожь страха.
Значит, L хочет знать, было ли в жизни Лайта хоть одно настоящее чувство.
Юноша тянется к любовнику, зажмуривается, и они целуются, и целуются, и это не похоже ни на один из сегодняшних поцелуев, потому что Лайт не может думать, не будет думать, и это не похоже на поцелуи с Мисой, когда он должен был изображать, что сходит с ума от страсти, если она становилась излишне беспокойной, и это не похоже на поцелуи с L до того, как непокорный был покорен, потому что теперь L полон желания, и он толкает юношу обратно на матрас, и его пальцы прижаты к шее Лайта, там, где под кожей колотится пульс, и Лайт задается вопросом, делает ли он это потому, что хочет чувствовать биение его сердца, и от этой мысли что-то тугое в его груди рвется в клочья, и он тянет L вниз, в себя и чувствует, как руки L крепче обхватывают его, и скоро не остается ничего, кроме воздуха, и тепла, и губ, ласкающих губы в неистовом поцелуе.
(День тринадцатый)
Первое, что чувствует Лайт, открыв глаза утром - тепло вокруг него и внутри него. Поначалу ему хочется ещё глубже зарыться в подушки и одеяла. Так он и делает. Движение заставляет его почувствовать руки L, обхватившие его талию, и ногу, закинутую на его бедро. Юноша уже настолько привык к тому, что детектив вторгается в его личное пространство, что даже не заметил, как тот вновь прижался к нему.
Поскольку L не торопится притянуть его к себе, Лайт осторожно отодвигается и поворачивается.
L спит.
Медленно, чтобы не разбудить его, Лайт подпирает голову рукой и просто смотрит.
Спящий L дышит почти бесшумно. Юноша видит, как поднимается и опускается его грудь под одеялами. Во сне дыхание детектива гораздо ровнее того, что Лайт привык слышать, когда L, бодрствуя, следил за ним по ночам. Сейчас L практически не двигается. Его рука по-прежнему обхватывает талию Лайта, а другая лежит под подушкой, к которой прижата его щека.
Теперь, когда веки L сомкнуты, длинные ресницы почти скрывают от Лайта очертания серых кругов под его глазами. Лицо детектива полностью расслабленно, а волосы разметались по лицу и подушке. Он выглядит, как мальчишка лет десяти. Лайт улыбается и протягивает руку, чтобы потрогать одну из торчащих прядок. Мягкие, но спутанные волосы скользят между пальцами, покалывая кожу. На лице L не осталось ни следа волнения, страха или сосредоточенности. Оно полностью лишено выражения. Лайт никогда раньше не видел подобного спокойствия.
Юноша смутно понимает, что сейчас раннее утро, что город пробуждается, и что сегодня, возможно, последний день его жизни на свободе. Он наклоняется ближе, так близко, что чувствует дыхание L на своей коже, и проводит рукой по щеке любовника.
Болезненное, полузабытое чувство заставляет его вздрогнуть. Он вспоминает, как, сидя бок о бок, они изучали электронную версию списка подозреваемых, как одновременно потянулись за мышкой – как рука L случайно коснулась его руки, и он в первый раз заметил, какие теплые у L ладони.
В первый раз захотел вернуть прикосновение.
Воспоминания накрывают его, и, напуганный ими, он резко отодвигается. Кожа L бледная, едва ли не белее простыней, а порезы на животе ярко алеют в слепящем солнечном свете. Лайт садится и пристально изучает неровные знаки на светлой коже, забывая о теле, на котором они вырезаны. Он - Кира. Он - Бог. Он победит. Он -
Глаза детектива распахиваются в тот самый момент, когда Лайт смотрит на его грудь.
Лайт наклоняется и целует его.
L издает тихий вздох и притягивает юношу к себе – или пытается притянуть; Лайт проводит рукой по его груди, заставляя L резко вдохнуть.
Стараясь, чтобы их тела больше не соприкасались, Лайт приподнимается и берет лицо L в ладони. L проводит рукой по спине Лайта; его пальцы оставляют за собой дорожки тепла на коже юноши, рот приоткрыт, и он полностью отдается поцелую, и Лайт хочет оторваться, должен оторваться -
Вместо этого он перестает думать вовсе и приподнимает подбородок детектива, чтобы завладеть его ртом. Его пальцы зарываются в роскошную, растрепанную шевелюру L. Тот слегка поеживается от прикосновения и дотрагивается до лица Лайта, затем проводит указательным пальцем по ушной раковине. Глаза детектива широко распахнуты, почти косят, когда он смотрит на Лайта. Глупо так целоваться, думает юноша, и что-то пронзает его - воспоминание о том, как L стоял в двух дюймах от него и глядел на него так же, как сейчас –
- Ты оказываешь команде неоценимую помощь, Райто-кун, - тонким согнутым пальцем L мягко касается лба юноши, - это дело не вызывает у тебя никаких эмоций. Твои действия исключительно рассудочны –
Лайт резко отшатывается – бежит от прикосновения, от астероидов-глаз L. Как легко было бы поддаться эмоциям, позволить им управлять собой в чем-то большем, нежели попытка обелить собственное имя, большем, чем работа бок о бок с отцом, - большем, чем дружба с L – как легко было бы сделать шаг, преодолевая два этих дюйма, и просто-
Он прерывает поцелуй и садится, но L тянется за ним, неуклюже пытаясь вновь поймать его губы своими, но, не преуспевает в этом. Попытка заставляет его вздрогнуть от боли, и он замирает, просто глядя на Лайта.
Лайту требуется всего мгновение, чтобы понять, что это чувство пришло вовсе не из воспоминаний. Оно родилось только что.
- Ляг, - говорит он, - а то у тебя порезы откроются.
Глаза детектива распахиваются еще шире – Лайта всегда удивляло, что это вообще возможно - и он прикусывает нижнюю губу. Лайт просто качает головой и мягко толкает его обратно на подушки.
Конечно, едва ли они оба могут позволить себе проваляться в кровати второй день подряд.
Да ебись оно всё, думает Лайт, вновь целуя темноволосого. Бог вполне может испытывать судьбу.
Он только начинает привыкать к этому, к тому, как уютно лежать, зарывшись пальцами в волосы L, иногда касаясь его кожи, иногда чувствуя пальцы L на своей и ловя губами тихие вздохи наслаждения, когда детектив внезапно отодвигается.
Он смотрит на юношу, улыбаясь странной улыбкой, а затем целует его в нос.
На мгновение его голос становится глуше, а глаза темнеют. Уже не морщась, он полностью садится в кровати и произносит:
- Кира.
Лайт смотрит на него, не мигая, и уже собирается сказать что-нибудь, что угодно – разумеется, L на самом деле не думает, что Лайт делал всё это всерьез, и произошедшее вчера было лишь игрой, … он не сможет ничего доказать, он -
L протягивает руку. Его пальцы смыкаются на запястье Лайта. Тот вздрагивает от прикосновения, все еще пребывая в отупении, но детектив не обращает на это внимания, сосредоточившись на наручнике.
Миг спустя, в первый раз за многие месяцы оковы соскальзывают с левой руки юноши, и Лайт видит, как сверкает ключ в руках L.
Мгновение – долгое, грустное мгновение - детектив смотрит Лайта, пока тот безуспешно пытается выровнять дыхание и осознать происходящее.
А потом, просияв, произносит:
- Меня зовут L. Лаулиет.
Сказав это, он, как ни в чем не бывало, выпрыгивает из кровати, указывает слегка подрагивающим пальцем на стол, на котором лежит раскрытая Тетрадь Смерти, и неторопливо покидает комнату, волоча за собой цепь от наручников.
(Суд)
Лайт не сводит с L глаз, пока дверь за тем не захлопывается. Потом слепо движется к мониторам – все наружные камеры выключены, за исключением тех, что установлены в переговорных.
Лайт следит за L. Кровь стучит в ушах. Детектив пересекает комнату для наблюдения и скрывается в кухне.
Возвращается с куском пирога.
Лайт смотрит, как Рюдзаки включает монитор и связывается с Ватари. Чувство безысходности накрывает юношу - бурлящая смесь ярости и отчаянья. Он не притрагивается к тетради. Он просто наблюдает.
- Ватари, - произносит L, ничего не объясняя, даже не упомянув о том, что Лайт свободен от наручников, и его больше нет рядом. - Простой отчёт.
Колонки слегка фонят, и голос Ватари шелестит что-то краткое, искаженное помехами; Лайту удается разобрать только мягкий ответ детектива.
- Да, все в порядке, - и, мгновение спустя, - спасибо, Ватари.
Затем L вздыхает, садится на кровать и ест пирог.
Лайт смотрит и смотрит, переполняясь ненавистью. Тошнота и желание расхохотаться. И это - оно? Это означали все те еле слышные слова о жертве прошлой ночью? Рюдзаки отдался в его руки (как и планировалось) не ради того, чтобы перейти на его сторону, а ради того, чтобы умереть?
Если так, то это самая полная, самая безоговорочная из всех его побед. Мгновение Лайт изучает детектива, смотрит, как тот спокойно слизывает глазурь с пальцев. L, Лаулиет, думает он, я говорил, что уничтожу тебя.
Юноша отворачивается от мониторов и идет к столу, на котором лежит Тетрадь Смерти, так услужливо раскрытая на пустой странице. Сверху оставлена ручка. Лайт садится, поддаваясь искушению погладить шелковистые неровности бумаги. Прошло ровно 162 дня с тех пор, как он написал последнее имя непосредственно в тетрадь. 13 дней он не убивал. Лайт проводит рукой по странице, физически ощущая, что тетрадь принадлежит ему; волнение захлестывает его при воспоминании о том, каково это, когда столько силы сосредоточено в твоих пальцах. Так давно - думает он. Ожидание делает победу слаще, а эта победа одержана в самой опасной игре.
Мгновение Лайт сидит, ощущая силу Бога, бурлящую в венах, переполненный сознанием своих возможностей, очарованный одним только выбором способов заставить L умереть – завладеть им без остатка, заставить его убивать, сделать его рабом Киры, вынудить умолять о смерти, умолять Лайта позволить ему убить -
Его охватывает паника, резкий удар сжимающего горло ужаса, и, как быстро вспоминает Лайт, волнения: в животе тугой узел, словно всё это ему в новинку.
Третий Кира убил весь совет директоров осакской газеты, осмелившейся выпустить в печать номер с резкой критикой его действий. Среди погибших - друг детства Мацуды. Отец Лайта круговыми движениями гладит Мацуду по спине, успокаивая того, пока он плачет.
Лайт и L следят за ними через мониторы в апартаментах. L вздыхает и проводит рукой по волосам - один из первых признаков усталости и разочарования, когда-либо отмеченных Лайтом.
- Ты прошел через столько испытаний, чтобы убедиться, что у каждого, втянутого в это дело, есть путь к отступлению, лазейка на случай, если они захотят защитить себя или свои семьи, - говорит Лайт. - А о своей жизни ты позаботился?
L отвечает не сразу. Вместо этого он наполняет две трети кружки сахаром, а затем наливает чай.
- Нет, - отвечает он наконец. Лайт смотрит, как чай льется на сахар, и вздрагивает, когда чайник вдруг со свистом выплевывает клуб пара.
- Почему? - спрашивает юноша, гадая, что произойдет, если и он начнет успокаивающе, круговыми движениями поглаживать спину L. Проявит ли тот хоть какие-то эмоции или просто скажет нечто уклончиво-вежливое? Позволит ли Лайту оставить руку там, между лопаток? Выгнется ли под его ладонью или, по обыкновению, останется сидеть, ссутулившись и опустив плечи?
- Кира уже знает обо мне, - объясняет детектив. - Знает меня, как врага - как охотника. Ему неизвестно лишь мое имя. Это и спасает меня от смерти.
- Ах, вот оно что, - сухо отзывается Лайт. Раздражение закрадывается к нему в душу, словно L - миллионер без системы охраны. Хотя он слишком хорошо знает детектива, чтобы его недооценивать. Каждое движение рассчитано, даже если с виду это лишь безрассудство и риск. Если бы он был Кирой, тогда -
Если бы он был Кирой, он бы точно остерегся недооценивать L.
Рюдзаки поворачивается и смотрит на Лайта. Его глаза широко распахнуты и бесхитростны, но взгляд, скользящий по юноше, еще осторожен. Словно он думает о том же, словно этот осмотр покажет, кто именно устроил ему допрос - Ягами Лайт - великолепный, охваченный в чем-то оправданным возмущением детектив, или Ягами Лайт - потенциальный психопат и скрытый серийный убийца.
Лайт подавляет недовольный вздох и задумывается, начнет ли L когда-нибудь доверять ему, как он того заслуживает, в который раз пытается понять, являются ли слова L о дружбе просто ловушкой, частью эксперимента – является ли его уважение подлинным, или это всего лишь приманка для Киры.
Юноша поддается секундной ярости. Если окажется, что всё это было фальшивкой, L узнает, как опасно играть с Ягами Лайтом.
Но волосы L в беспорядке, а в уголке рта – потек розовой глазури, и губы приоткрыты от любопытства. Ярость испаряется так же быстро, как возникла.
- Я готов сделать все, что потребуется, - отвечает L. – Когда ты имеешь дело с кем-то вроде Киры, ты должен быть готов повторить любой его шаг. И не важно, куда это может привести.
- А если к гибели? - мягко спрашивает Лайт. Он протягивает руку и, к заметному изумлению L, проводит большим пальцем по уголку его рта. На подушечке остается немалая порция глазури.
Некоторое время темноволосый смотрит на него молча. Лайт ощущает безнадежность, которая никак не связана с Кирой.
- Пожалуйста, не волнуйся, Ягами-кун, - произносит детектив. Что-то в лице Лайта заставляет его голос звучать нежнее. - Ты же знаешь, что наши жизни ничего не стоят по сравнению с возможностью поймать Киру.
- Неужели? - отвечает Лайт, глядя L прямо в глаза, пока тот не отворачивается, чтобы уставиться в блюдце с пирогом. Его лицо розовеет. Лайт размышляет, не заговорить ли ему снова – не надавить ли чуть сильнее, не наклониться ли и -
Пойдут ли проценты вверх или вниз?
Лайт не заговаривает. Вместо этого он заставляет себя обратить всю ярость на Киру, кем бы тот ни был. Он найдет Киру и заставит его заплатить за угрозы Лайту, его семье, в особенности L.
L – лучшему из тех, кого он встречал, блестящей личности, сосредоточию самых странных, самых удивительных причуд. L, никогда не говорящему загадками, недосягаемому и закрытому, за исключением редких моментов полной искренности, которые согревают и тело, и душу. L, чей разум связан с разумом Лайта необъяснимой связью, невидимой, но осязаемой, словно мысленное прикосновение ресниц к щеке.
Кто-то хочет уничтожить это - просто убить L за то, что тот стоит у него на пути, отобрать эту загадку, этот разум - у мира, у Лайта…
Никогда. Впервые за время расследования Лайт позволяет страху овладеть им: страху, что он может потерять L – и сладкой боли – теперь ему есть, что терять.
Он не успокоится, пока Киру не поймают, и L не будет в безопасности.
Открытая страница чуть мнется под его пальцами. Лайт не сводит с нее глаз, пытаясь привести мысли в порядок.
Итак, если он… если он убьет L сейчас, во-первых, ему придется придумывать, зачем тот снял….наручники. Ему не удастся заставить тело детектива исчезнуть - эту бледную кожу, эти глаза … да и Ватари, наверное, следит за ними сейчас. Лайт видел запись. L хотел этого.
L – ублюдок - о чем же он думал прошлой ночью? Лайт принял всё за чистую монету – и жертву, и то, как L - но нет.… Теперь он знает, что L приготовился умереть. Так это и был его план? Предложить себя Кире в качестве приманки?
Он ведь уже сделал это прошлой ночью, не так ли? Разве Кира не заглотил ее?
Блядь, думает Лайт. Блядь. Блядь.
- Блядь - стонет Лайт в подушку, - Рюдзаки, бодрствовать ночь напролет в компании одержимого Кирой психа несколько не вписывается в понятие “тесного сотрудничества”, ты так не думаешь?
L не поднимает глаз от монитора. Отсвет экрана в кромешной темноте делает его лицо более изможденным и бледным, чем обычно. Личный вампир Лайта.
- Райто-кун хочет поймать Киру так же, как и я, - скорее утверждение, чем вопрос.
- Ну, да, - Лайт утыкается в подушку и подавляет раздраженный зевок.
- А еще Райто-кун хочет спать, - сильный рывок цепи заставляет Лайта медленно повернуться к нему.
L утонул в хлопчатобумажной рубашке. Время от времени он натягивает её на свои костлявые коленки, и тогда в приглушенном свете взору Лайта предстает какая-то гигантская пучеглазая пастила. L нагибается над столом.
- Сожалею, что не даю тебе спать, - говорит он - чуть несмело, чуть виновато, хотя в лице его нет ни неловкости, ни раскаяния, и Лайт не знает, верить ему или нет.
- Кира где-то там. Если мы найдем хоть одну ниточку, хоть одну упущенную деталь, это спасет много жизней.
- Даже Кире иногда необходимо спать, - возражает Лайт как можно мягче, гадая, как отреагирует L, если он вдруг дернет за цепь и притянет его к себе.
